Цитаты про горы
Природа создала горы в наказание людям, когда ей захотелось их унизить.
Вообще говоря, Овцепики не были обделены ровными участками поверхности. Беда в том, что почти все эти участки по своей ориентации вертикальны.
Горы разведу руками, Трижды землю обойду, Да найду ль её, не знаю.
— Не стоит в горах плевать против ветра. — Почему? — Получите сосулькой в лоб!
Когда я вижу снежные горы, поднимающиеся вдали к облакам, — сердце мое трепещет от нежданного счастья: в нем просыпаются какие-то угасшие древние воспоминания… как если бы я уже созерцал когда-то эти видения и потому всегда тосковал по ним, как если бы начали исполняться самые дивные и священные обетования… Я стою захваченный и потрясенный и не знаю, можно ли верить этим призракам… Как легок, как смел этот взмах к небесам. Как нежны, как призрачны очертания. И как могущественны скрытые за ним земные массы. Я вижу землю, восходящую к небу, я вижу небо, ее обнимающее, я вижу, как земля теряется в небе, сливается с ним, — может быть, сама становится небом? Не сон ли это? Или, может быть, это видение есть сущая реальность, а плоская жизнь повседневности — всего-навсего тягостный сон?
Покой скалы — сплошной обман; это река, и половодье смыло все мосты. Она в момент сорвет его с обломков свай и понесет вниз по течению, стоит только ноге на мгновение потерять опору. И сколь малую толику от него она принимает — пальцы на руках и ногах — в трещины и узкие морщины, расчертившие лицо скалы, драгоценные островки безопасности, уцепившись за которые он зависал в воздухе: на самой стремнине, которая с готовностью подхватит его и унесет далеко вниз, к точке покоя.
Здесь вам не равнина, здесь климат иной — Идут лавины одна за одной, И здесь за камнепадом ревет камнепад. И можно свернуть, обрыв обогнуть, — Но мы выбираем трудный путь…
При достаточной решимости любой идиот может подняться на эту гору, — заметил Холл. — Но вся хитрость в том, чтобы спуститься назад живым.
Лжи не место в горах. Маски обмана вдребезги разбиваются об их каменный характер.
Горы — это не то место, где ты можешь доверить свою жизнь другим! Это место, где ты можешь её лишиться! Ты должен быть готов умереть здесь, как только станешь обузой!
Ты когда-нибудь слышал, как грохочет лавина в горах? Как раз после того, как отгрохочет лавина, и приходит Абсолютная Тишина. Перестаешь понимать, где находишься, — такая она стопроцентная. Просто ОЧЕНЬ тихо…
Гора мышь родила.
В горах моё сердце… Доныне я там. По следу оленя лечу по скалам. Гоню я оленя, пугаю козу. В горах моё сердце, а сам я внизу.
Чаще сходятся гора с горой, чем человек с человеком.
Невозможно оценить в твёрдой валюте то ощущение свободы и вневременности, что даруют тебе горы, когда ты стоишь на высоком отроге под безупречно синим апрельским небом и глядишь вокруг.
Снежные горы прекрасны. Все грязные и неприятные вещи всего мира смываются прекрасной белизной.
В горах между людьми возникают особые связи. Поэтому меня тянет к ним так неудержимо.
Гора не кажется неприступной, если смотреть с ее вершины.
Парящих жаворонков выше Я в небе отдохнуть присел — На самом гребне перевала.
Повышенная температура в сочетании с горным воздухом творит с человеческим разумом недобрые чудеса.
– … Мы должны идти, Холмс. – Конечно, идите. – А вы? – А я полюбуюсь здесь видами. В одиночестве. – В горах одному опасно. – Не более, чем везде в нашем несовершенном мире.
Быть Заратустрой — это значит, что вместо ступней у вас крылатые божества, пожирающие гору и превращающие ее в небо, а вместо коленей катапульты, где стрела — все ваше тело. Это значит, что в животе у вас бьют барабаны войны, а в сердце раздается победный марш, и в вас вселяется такая устрашающая радость, что вынести ее обычный человек не в состоянии; быть Заратустрой — значит владеть всеми силами этого мира только потому, что вы призвали их и способны в себя вместить, это значит перестать касаться земли, вступив в прямой диалог с солнцем.
Горы — ступени в небо. Поднимаясь по ним, я иду к новой жизни…
Моя двоюродная бабушка по отцу — она была русской — часто повторяла: — Ты — как мой отец, все ностальгируешь по горам. — По каким горам, Мушка? — удивлялся я. — По тем, которых никогда не видел, конечно!
Горы не стадионы, где я удовлетворяю свои амбиции, они — храмы, где я исповедую мою религию.
Я люблю горы. Они похожи на вечность. Мне приятно думать, что они стояли здесь тысячи лет назад — и простоят еще тысячи лет, вонзаясь своими острыми вершинами в тяжелое подбрюшье неба. Меня не будет, не будет и моих детей, а горы будут так же смеяться, так же рвать небо в клочья — и так же будут идти века, не затрагивая их надменного облика.
Люди могут встречаться, но горы – никогда.
Иногда горы и лес имеют привлекательный и весёлый вид. Иногда наоборот, горы кажутся угрюмыми и дикими. Чувство это не бывает личным, оно является общим для всех людей в отряде.
Чтобы узнать, высока ли гора, взбираться на неё не обязательно.
За зелёными горами, в мире, который от нас скрывали, оказалось так интересно…
Ни разу не побывав в горах, моя бывшая жена уверенно говорила: «Горы? Горы — это то место, где изменяют женам, пьют плохую водку и ломают ноги».
— В горах ты испытываешь невероятные чувства. Ты ощущаешь свободу. — А я только страх. — Страх тоже невероятное чувство.
А потом горы принимают меня в свою среду и несут меня вверх, спокойно и благостно позволяя мне попирать их ногою и карабкаться по их крутым обрывам. Их спокойствие передается мне, и я иду все выше и выше. Медленно взбираюсь я; торопиться нельзя и незачем; много времени нужно, чтобы одолеть высоту, чтобы привыкнуть к ней, чтобы не закружилась голова от этого дремлющего горного мятежа, чтобы не пресеклось дыхание от этой стихийной молитвы… Вот я уже устал, но с усталостью я не могу и не хочу считаться. Таинственная сила зовет меня кверху. Во мне проснулось некое влечение, как если бы меня захватил мощный довременный подъем, которому нельзя противостоять, — вверх, вверх, все выше, — и только исчерпав последние силы, можно отпасть и отказаться от восхождения… но и тогда в душе осталось бы чувство, будто я постыдно изнемог в великом деле… Нет, это невозможно, надо идти и дойти, чтобы пережить смысл и судьбу древнего восстания, чтобы научиться мятежной молитве гор…
Я люблю эти снежные горы На краю мировой пустоты. Я люблю эти синие взоры, Где, как свет, отражаешься ты.
— Зачем ты взбираешься высоко в горы? — Потому что для меня горы — это… Хмпф, звучит заезженно. Но внизу жизнь не приносит ничего, кроме раздражения, там сплошная боль. А в горах свобода.
И тогда я вдруг понял, что горы одновременно труднее и проще нашего такого запутанного мира, где есть место обману и предательству. Где обещают невозможное, но не делают даже самых простых вещей. Вершина горы и путь к ней — это способ сбросить груз житейских забот и стать на толику ближе к далёким и равнодушным звёздам.
Когда закат расправит свои крылья, Согреет ночь в своих объятьях облака. Ночную мглу, присыпав звездной пылью, Распишет темный холст художника рука. Тогда, очнувшись, сказка станет былью, И дети гор услышат голос сквозь века…
Заблудилось утро в снах. Сумрак спрятался в тумане. Тихо так, что даже страх с одиночеством в горах манят.
Умный альпинист всегда носит страховочный ремень и подтяжки. Два крюка – хорошо. Три – лучше.
— На этой высоте ты не умираешь – ты уже мертв.
— Женились большой и малый Арарат, и пошли у них дети — горы по всей земле. Выросли они, некоторые своих родителей переросли. — Красивая легенда… — Это я сейчас придумал.
Отставить разговоры — Вперед и вверх, а там… Ведь это наши горы, Они помогут нам!
Ну как же тебе рассказать, что такое гора? Гора — это небо, покрытое камнем и снегом, А в небе мороз неземной, неземная жара И ветер такой, что нигде, кроме неба, и не был. <…> Вот так и ложится на сердце гора за горой, Их радость и тяжесть, повенчанные высотою. Мы снова уходим, хоть нам и не сладко порой, — Уж лучше тяжелое сердце, чем сердце пустое.
О, как прекрасен этот вид, Величья наших гор! Рыбак я старый, и люблю Родную ширь озер. Свободная, простая жизнь На долю мне дана, От всех раздоров я далек – На сердце тишина. В соломенном своем жилье Спокойно, крепко сплю, А на рассвете старый плащ Напялю и встаю. Лишь сливы дикие в горах Да сосны – мне друзья, И независим я и горд, Забыл о прошлом я. Средь белых цапель день идет, Средь чаек на волне, Уже ни слава, ни корысть Не докучают мне.
Горы – это застывшие волны, вода – это льющиеся горы.
— Гора всё равно что мать. Прильни к ней, прижмись лицом к её груди, и она тебя не уронит. — Всегда хотел выяснить, кто была его мать, и думать не думал, что найдёт её в Клыках Мороза.
Пока небеса пели колыбельную солнцу, пеленая его в красный бархат заката, жизнь в долине Глен-Мор только начинала пробуждаться. Она вспархивала с деревьев, летя на крыльях сов, выползала из норок вместе с их обитателями, испуганно озираясь по сторонам. День уходил прочь, широкой поступью шагая в направлении высоких гор на запад, оставляя за собой россыпь звезд на небосклоне. Ухватившись за их белые пики, он последний раз украдкой оглянулся, окинув взором холмистую поляну, оставшуюся позади…
Никто не запрещает тебе считать себя царём горы, но прошу, знай свою гору.
— А горы в Латвии есть? — Конечно! Там такие горы! Только они в море. Такие высокие — почти до поверхности. Вот идёшь по морю — и всё горы, горы…
О, как прекрасен этот вид, Величья наших гор! Рыбак я старый, и люблю Родную ширь озер. Свободная, простая жизнь На долю мне дана, От всех раздоров я далек – На сердце тишина. В соломенном своем жилье Спокойно, крепко сплю, А на рассвете старый плащ Напялю и встаю. Лишь сливы дикие в горах Да сосны – мне друзья, И независим я и горд, Забыл о прошлом я. Средь белых цапель день идет, Средь чаек на волне, Уже ни слава, ни корысть Не докучают мне.
Во времена, когда на вершине Эвереста в один день могут оказаться 30 человек, Антарктида все еще остается пустынным, далеким и необитаемым континентом. Это место, где можно узреть необъятность и великолепие мира природы в самых волнующих проявлениях, более того, стать свидетелем этих проявлений практически в том же виде, в каком они существовали задолго, задолго до появления на этой планете людей. И пусть это так и останется.
Есть бог, учение о котором мне преподавали в школе. А есть бог, который скрыт от нас всеми благами цивилизации. И этого бога я нашёл в горах.
Идущий в гору думает о том, Что вот вершины он достигнет всё же И отдохнёт, покурит, а потом Начнёт спускаться — труд нелёгкий тоже.
— Запомни: в горах не умирают, там просто не живут.
На высоких скалистых горах Бродят гопы на длинных ногах, Там собаки беззубые мирно пасутся И там курочки яйцами всмятку несутся
Коралио нежился в полуденном зное, как томная красавица в сурово хранимом гареме. Город лежал у самого моря на полоске наносной земли. Позади, как бы даже нависая над ним, вставала — стена Кордильер. Впереди расстилалось море, улыбающийся тюремщик, еще более неподкупный, чем хмурые горы.
Попытка подняться на Эверест — по сути, глубоко иррациональный акт, торжество мечты над здравым смыслом. Любой человек, которым всерьез завладела эта идея, по определению, неподвластен доводам рассудка.
Хотя я судьбой на заре моих дней, О южные горы, отторгнут от вас, Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз. Как сладкую песню отчизны моей, Люблю я Кавказ.
Нет цветка прекраснее, чем роза. Но насколько беднее были бы наши горы, если бы их покрывали только розы. Хороши все цветы…Однако горе, если один из цветков вдруг оборачивается хмелем, оплетает соседнее растение и начинает душить его. Тогда тот цветок, который душат, должен обрести силу душителя, чтоб разорвать путы, освободиться. Так и мы. Нельзя нам больше терпеть.
Есть горы — под небосводом они завидуют водам, и как отраженье неба придумали звёзды снега. И есть иные горы, но та же у них тоска. и горы в тоске по крыльям придумали облака.
Горы — это хорошо. Когда ты здесь, всё плохое остаётся внизу, и на душе становится так легко.
— Может, Эльза не хочет тебя видеть? — Я тебя не слушаю, мне надо сосредоточиться. — Обычно те, кто уходит в горы, хотят быть одни. — Никто не хочет быть один! Кроме тебя, конечно.
Пусть открытым останется взор – Равно в ясные дни и в ненастье. Расскажи мне историю гор, Песню неба, легенду о счастье.
По горной тропинке иду. Вдруг стало мне отчего-то легко. Фиалки в густой траве.
- Всё тип-топПопав в нечестные руки, волшебный горшочек из сказки братьев Гримм говорил: «Мне пора тип-топать», — и уходил к настоящему владельцу, восстанавливая справедливость. «Всё тип-топ», — подражая чудесному горшочку, говорит наш современник, когда хочет сказать, что кругом царит порядок и дела идут как надо. Привлекает внимание само слово «тип-топать», которое, конечно, принадлежит не братьям Гримм, а...